– Не бывать! – обрадованно поддержал его Добрыня и тоже подкрепил слова кулаком.

– Но уже объявлено… – выдавил Сеча. – Все считали тебя погибшим…

– Не все, Аскольд! Не все! – послышался счастливый женский голос.

В дверях, сияя улыбкой, стояла Всеславна…

Как заметался, как принялся грозить князь Всеволод, узнав о возвращении Аскольда и отказе Всеславны! Спасибо Василию – праведный будет князь! – рассудил по справедливости, встал на сторону сестры.

В этот день воевода по привычке поднялся рано. Он любил провожать в поле скотину, особенно в первый день. Напялив растоптанные чувяки и набросив старую шубейку, Сеча прислушался к спокойному дыханию спящего сына – после его возвращения воевода распорядился поставить ему кровать в своей опочивальне, – потихоньку открыл дверь и вышел на крыльцо.

Утренняя прохлада прогнала остатки сна. Двор уже кипел новой жизнью. Мычали коровы, ржали лошади, блеяли овцы. Покрикивали бабы на шустрых телят, одна вовсю крыла какого-то мужика. В предрассветном сумраке силуэты животных и людей были едва различимы. Из стойла, как обычно, слышался надсадный голос старухи Епифановны:

– Куды, девки, торопитесь? Пошто скотину грязную гоните? От людей стыдно будет. Водой отмывайте, живо. Да теплую, теплую несите! Ту, что с вечера грели!

Как она умудрялась рассмотреть все в полумраке, воевода давно отчаялся понять. Обычно он ленился заходить в стойло, но сегодня решил это сделать. Осторожно обходя животных, смотрел, как старуха руками отрывает прилипшие навозные сосульки, от чего коровы недовольно мычали, хлестко били хвостами. То, что не поддавалось, девки отмывали водой. Воевода довольно усмехнулся: любит старая порядок.

Когда выгнали наконец скотину и рев стих вдалеке, воевода по-хозяйски обошел опустевший двор и собрался возвращаться в дом. И в этот момент воздух прорезал неурочный и от этого еще более тревожный колокольный звон. У Сечи екнуло сердце.

– Господи, неужто…

Воевода торопливо одевался, словно стараясь выиграть лишние мгновения. Аскольда будить не стал: пусть выспится сегодня, может, больше не придется. На крепостной стене Сеча оказался одним из первых. Со всех сторон торопливо стекались люди – в основном пожилые закаленные воины. Многие успели одеться по-боевому, взять оружие.

Вдали по земле расплывалась черная туча, которая быстро приближалась к городу. Сеча почувствовал, как успокаивается забившееся было сердце, как тело наливается решительной силой.

– Закрывайте ворота!

Несколько человек бросились исполнять приказание.

Татары тем временем настолько приблизились, что можно было различить лица передних. Остановившись на расстоянии полета стрелы, воин в богатом убранстве на вертевшемся коне что-то прокричал пронзительным голосом. Другой всадник внимательно выслушал его и поскакал к городу.

– Эй, – завопил он, – слушайте! Открывайте ворота – и хан дарует вам жизнь!

Со стены понеслись ругательства. Когда голоса стихли, всадник завопил снова:

– Хан дает время, пока солнце не дойдет вон до того дерева. Тогда пощады не ждите. Думайте! – Он повернулся и ускакал.

А к крепостным стенам, поднятые страшной вестью, бежали и бежали люди. Появился и князь Всеволод с боярами. Узнав о предложении татар, князь предложил:

– На совет пойдем!

Бояре дружно закивали головами.

– Смотрите, бояре, землю родную не продайте! – донесся из толпы грубоватый голос.

– Так мы им и дозволим! – дружно понеслось со всех сторон. Сеча улыбнулся.

Когда воевода, проверив, как расставлены вдоль стен люди, спускался вниз, к нему навстречу уже бежал князь Василий в сопровождении двух дружинников.

– Где татары? Дайте мне их посмотреть! – в его детском голосе сквозило возбуждение. Пришлось ждать, пока он взбирался на стену и с жадным любопытством разглядывал темневшего вдали врага. После отправились на княжеский двор.

Совет открыл князь Василий.

– Други! – он постарался придать лицу строгое выражение, но чувствовалось, что он радуется, не отдавая себе отчета, первому в своей жизни серьезному событию. – Давайте советоваться…

Но ему не дали договорить. Вскочил боярин Феофан и заговорил торопливо, брызгая слюной.

– А что думать? Рязань взята, Суздаль взят! Москва, Владимир – взяты! Что думать? Владимир взят, а Козельск устоит? Надо сдаваться, пока предлагают. Узнать, какой выкуп, – и сдаваться! – Он сел, нервно теребя кольчугу.

– А если заломят? – осторожно спросил боярин Долгий.

– Купцы помогут!

Послали дружинника за купцами. Страсти в совете разгорались, он разделился надвое. Сеча оставался в стороне, поглаживая длинную пушистую бороду. Василий вертел головой, с интересом прислушиваясь к спору. Князь Всеволод сидел, уставившись в одну точку, словно не замечая происходящего.

С появлением купцов спор, начавший было затухать, разгорелся с новой силой.

– Заплатить можно, – соглашались купцы, – но сколько? Дашь мало – не возьмут. Дашь много – еще захотят. А где нам брать?

– По-моему, выход один, – поднялся дружинник, – сражаться. Татары возьмут деньги, потом город. Нельзя им верить!

– А ну как сдержат слово? – не сдавались бояре. – Мы им живые нужны. Кто им дань платить будет?

– Гнуть горб на лиходеев хотите? Пока они с нашими женами да девками тешиться будут?!

Поднялся шум, спор грозил перейти в рукопашную. Князь Василий вытащил меч и ударил им плашмя по столу. Спорщики нехотя расселись по местам.

– Так что, будем откупаться? – спросил Василий.

– Нет! Будем! – понеслось со всех сторон. «Будем!» давило властно, настойчиво. Большинство готовы были откупаться. Князь Всеволод оживленно шептался о чем-то с боярами.

Василий растерянно посмотрел на воеводу.

– Пусть поговорят, выскажутся, – сказал ему Сеча. – А главное слово скажет тот, кому придется защищать город, – народ.

Солнце подходило к одинокой березе. На переговоры с толмачом отправили боярина Голована. Они долго говорили, часто отрицательно качая головами. Наблюдавшим сверху это время показалось вечностью.

Когда Голован вернулся в город, все бросились к нему. Дождавшись, когда все утихнут, тот важно сказал:

– Поехал к хану советоваться.

Все с облегчением вздохнули. Появилась надежда. Те, кто предлагал мирно сдаться, даже торжествовали. «Вот так, без крови, отстоим город!» – говорили их красноречивые взгляды. Остальные посрамленно молчали.

Толмач обернулся быстро.

– Хан сказал… – Толпа качнулась вперед, грозя повалиться со стен, – только откройте ворота. Он обещает высоким ханским словом сохранить всем жизнь. Всем дарует, – повторил он и хлестнул коня. Раздался дружный вздох.

Татары не внушали пока особого страха. Вели себя милостиво, вступили в переговоры, дали отсрочку. Торгуются и в город не лезут. Не то что проклятые печенеги! Одно странно – почему не берут денег? Дались им эти ворота…

Когда снова собрались на совет, боярин Мороз светился, как начищенная сковорода. Аким зорким оком окинул присутствующих и, наклонившись к воеводе, тихо сказал:

– Мороз со своими дружками ходил народ уговаривать, чтобы их поддержали. Того и гляди, явятся сейчас и начнут требовать, чтобы скорее ворота открыли…

Воевода промолчал. В это время вошли Аскольд с Топорком. Одет Аскольд был, как подобает воину, лицо светилось решимостью и отвагой. Он остановился перед Василием.

– Князь, дозволь Топорку слово молвить.

– Пусть говорит.

Юноша подтолкнул монгола и кивнул ему головой.

– Моя говорит – не верь, – тот отчаянно жестикулировал. – Моя знает. Будет ночка, будет ай-ай…

– Татары обманывают, – перевел Аскольд. – И ночью пойдут на штурм.

Топорок закивал.

– Не верьте ему! – взревел боярин Мороз. – Он врет, он куплен!

– Смерть ему! – поддержали его дружки.

Топорок в испуге попятился. Аскольд, загородив его собой, положил руку на рукоять меча.

– Князь, мы будем готовиться, чтобы достойно встретить врага! – решительно сказал он, и, подталкивая друга, направился к выходу.